В последнее время истоки возникновения пограничного личностного расстройства видятся не только в психопатологии матери, воспитывающей ребенка, но также и в «семейной регрессии», процессе, охватывающем семью как целое. В связи с этим, является успешным обращение к современным представлениям о семейной системе в контексте психоаналитических взглядов.
Каждая семья образует собой систему, в которой все ее члены имеют общие способы функционирования, подчиняются определенным правилам, принятым и унаследованным от предыдущих поколений. Члены семьи, находясь внутри своей семейной системы, стремятся к стабильности и гомеостазу. Любые попытки отклониться или игнорировать семейные правила приводят к опасной дестабилизации всей системы, побуждая основных носителей семейных традиций осуществлять «капитальный ремонт», возвращая эту систему в исходное, субъективно выгодное положение.
В обширной психологической литературе семейные системы подразделяют в основном на две группы. Один полюс такого разделения представляют группы так называемых «нормальных семей», а другой – «дисфункциональные» или «симптоматийные» семьи.
Понятие «функциональной семьи» включает в себя гибкую систему межличностных отношений, способную к изменениям и развитию. Такие семьи преодолевают переходные этапы своих жизненных циклов не оказываясь в плену кризисных периодов. У каждого индивида в семье имеется свое место и четкие роли, членами семьи принимаются и признаются межличностные границы и межпоколенческое разделение. История такой семьи органично связана с историей их рода, и идентичность каждого индивида получает подпитку от «семейной памяти», которую он наследует. Конституирующим принципом нормального развития семьи является достижение и разрешение эдиповой стадии, что позволяет сформировать внутрипсихическую структуру с организацией Сверх-Я. Интернализированный запрет на инцест в этом случае приводит к формированию половой идентичности индивида, установлению половой и полоролевой дифференциации с последующим достижением генитального регистра зрелости.
«Дисфункциональные» или «симптоматические семьи» представляют собой слишком регрессивную и жесткую структуру. Поддерживая патологические стереотипы в отношениях, они застревают в ригидных ролях и патологических паттернах, формируя сопротивление любым внешним воздействиям, которые их система рассматривает как фатальные. Уровень тревоги в таких семьях превышает системную способность ее связать или нейтрализовать, что в результате формирует разнообразные семейные симптомы.
Такие семьи, как правило, не достигают Эдипального уровня и остаются в диадической системе проективных отношений, приводящей к параноидальному искажению реальности.
Невозможность принятия и интериоризации третьего объекта образует линейную структуру « бабка – мать – дочь», которая получила название «матрешки».
Дезинвестиция обеих родительских фигур в дисфункциональных пограничных семьях обычно приводит к преобладанию депрессивной тревоги. Тогда доминирующими страхами становятся страх потери объекта и страх интрузии. Также важно отметить наличие в этих семьях феноменов идентификационной путаницы, отрицание разницы полов и поколений. Что касается аффектов, то на первом плане солирует первичная примитивная агрессия и деструктивность.
Используя материалы психоаналитической литературы можно выделить важные особенности, присущие дисфункциональной семье, внутри которой у ребенка развивается пограничное личностное расстройство, а также те механизмы, которые лежат в основе его формирования.
Характеризуя инцестуозность, присущую пограничной структуре, Ракамье опирается на два понятия: «ант-Эдип» и «не-фантазм». Эти понятия определяют роль третьего – отца, отца как третьего в диаде мать-ребенок с позиции его отрицания, а также отсутствие желаний, фантазий по отношению к нему. Третий-отец лишается своей функции буфера, защищающего ребенка от симбиоза с матерью, что может приводить к симбиотическому психозу.
Пути, ведущие к инцестуозности, Ракамье видит в нарциссическом соблазнении и «ант-Эдипе». Термин «ант-Эдип» включает в себя два значения, первое - «анти» (противо) Эдип, второе - «ант», которое происходит от слова «antecedent» (предшествующий, предыдущий), что представляет собой передачу сценариев, в которые входят секреты, травмы, потери из предыдущих поколений по линии матери.
В результате происходит отречение от имени отца и формируется концепция происхождения от единого начала, либо от единой архаичной матери, от идеализированного предка или отца матери. Поколения и личности в таких семьях не дифференцированы, слиты, одни представляют часть других, все роли и места смешаны. В дальнейшем реальные отношения матери с отцом обесцениваются и отрицаются. Если появляются другие партнеры матери, то, скорее всего, они не инвестируются и не воспринимаются. В результате формируется линейная межпоколенческая передача всех семейных паттернов. Все субъекты такой семьи связаны одной пуповиной, неразделимы и собираются в одну монаду, матрешку, мать-прародительницу.
Ракамье видит основанием «ант-Эдипа» непроделанную работу горя по потерянному значимому объекту в прошлом. Это патологическое горе, базируется на нарциссических отношениях, которые существовали и до потери, и которые продолжают препятствовать процессам сепарации. Такой объект полностью оккупирует все психическое пространство и притягивает к себе всю любовь и ненависть, не оставляя возможности для других объектных инвестиций.
Так как роль отца отсутствует, происходит усиление нарциссизма, появляются фантазии о всемогуществе, размываются границы. В этом случае ребенок вынужден идентифицироваться с архаической матерью, которая не принимает естественные процессы сепарации, что исключает развитие внутрипсихического пространства ребенка.
Ракамье считал симбиотические отношения источником инцестуозности, где для ребенка происходит подмена ожидаемого им «языка нежности» на « взрослый язык влечений».
По Ракамье, инцестуозность является не реальным фактом, а «определенным климатом», «растворенным в воздухе». « Везде, где дует ветер инцеста, усиливается молчание». В семьях таких пациентов существует атмосфера секретности, запрет обсуждать, фантазировать, мыслить, оценивать.
Следующую важную характеристику, отличающую пограничную организацию от невротической, отметил А. Грин. Он указывает, что в случае патологического развития на первом плане можно увидеть преобладание первичной архаичной агрессии. Он замечает: «В пограничных случаях мы, по-видимому, имеем дело с проявлениями, свидетельствующими о хрупкости границ Я. Если в неврозе легко выявить роль страха кастрации в паре со страхом пенетрации, то в пограничных случаях эти страхи заменены соответствующими им формами на уровне Я: страхом сепарации и страхом интрузии (Винникотт, 1965-1975), отражающими страх отчуждения (потери) и страх зависимости от всемогущего объекта.
Появление этих страхов состоит в связи со страхом провала-разрушения (Винникотт, 1971) или захвата недоброжелательным и зловредным объектом. Во всех этих случаях доминирует желание мести и агрессии; на этом основании мы понимаем, что деструктивность – это центр проблематики пограничных случаев» (11, стр.319).
Например, такой характер травмы как физическое, сексуальное и эмоциональное насилие (abuse) встречается в популяции больных с ПЛР значительно чаще, чем у других больных.
Также А. Грин отмечает, что в случае патологического развития происходит «локализация на Я травматических воздействий, связанных с материнским влиянием»(11, стр.321). Также «плохо налаженные отношения между Я и объектом могут, в свою очередь, сексуализироваться, и это дает нам право говорить уже о гомосексуальности, квалифицируемой как «первичная» в отношениях между дочерью и матерью» (там же). «Эти любовные отношения устанавливаются на фоне зависимости от поведения и чувств матери и не проходят со временем» (там же).
Мать, как правило, выставляет жесткое условие своему ребенку, чтобы он вписывался в тот образ, который она о нем создала, способствуя, таким образом, расцвету его ложного Я (Self).
Также, важно отметить, что в пограничных семьях, можно видеть преобладание депрессивной проблематики. Дети, как правило, страдают от разочарования и обесценивания обеих родительских фигур и не могут опереться ни на одну из них. Их ненависть не уравновешена любовью, ничто не поддерживает их интереса к жизни, и, кроме того, их нарциссизм отягощается почти полным отсутствием идентификационных опор. В терапевтической работе часто можно столкнуться с феноменом идентификационной путаницы, когда они открыто признаются в своем замешательстве определить, является ли он самим собой или какой-либо другой фигурой.
Также многие авторы, исследовавшие пограничные расстройства личности, отмечают наличие репрезентативной несостоятельности у этих пациентов. В этом случае можно видеть, как их представления поглощаются прямыми движениями влечения, приводящими к разрядке через действие или к соматическим разрядкам. Эта особенность свидетельствует о скудности психического опосредования и об отсутствии промежуточных структур вследствие слабой опоры на вербальные формы.
Важно также отметить, что у личности с пограничной структурой объекты неспособны к замещению, их присутствие обязательно, незаменимо, необходимо для выживания индивида.
В связи с этим очевидно, что конфликт в этом случае смещается от отношений между влечениями и Сверх-Я к отношениям между Я и объектом. А в содержании страхов доминируют переживания, связанные со страхами сепарации и интрузии.
Особое место среди механизмов продуцирования проблем в нормальном функционировании у пациентов с ПЛР занимает фактор межпоколенческой передачи семейного травматизма. Рассматривая процесс трансгенерационной передачи в психоаналитическом контексте мы, прежде всего, имеем в виду передачу стереотипных бессознательных паттернов, аффективных и когнитивных моделей фунционирования, фантазматических взаимодействий, сознательных и бессознательных идентификаций и сценариев, передающихся из поколения в поколение.
В 1914 году в статье «О нарциссизме» З. Фрейд пишет: « Индивид действительно ведет двойное существование: как самоцель и как звено цепи, которой он служит, против или, во всяком случае, помимо собственной воли»(29, стр.111).
Индивидуум, как звено цепи, наследует историю или является производным этой истории. С одной стороны, у него существует необходимость сформировать собственное Я, стать аутентичным, развивать свои способности, с другой, - он вписан в процесс продолжения рода на пересечении двух семейных линий: материнской и отцовской. Он представляет собой часть некой общности, которая конституирует его и обязует передать весь родовой опыт, полученный от предшествующих поколений.
С. Лебовиси, развивая понятие межпоколенческой передачи, ввел термин «трансгенерационный мандат». Этот в большей степени бессознательный мандат вручается ребенку его семьей. Он замечает: «В ситуации близости при аффективном общении создаются репрезентации протообъектов, которые относятся к области того, что Фрейд называл «первичными идентификациями». Именно на этом уровне происходит обмен репрезентациями, настолько насыщенными аффективными вложениями, что следует учитывать роль трансгенерационной передачи. Она способствует установлению места младенца в воображении матери, в ее системе скрытых мыслей» ( 20, стр.245).
Трансгенерационное наследие имеет сознательные и бессознательные пути передачи. Наследие передается в имени и фамилии, в том, что было рассказано, увидено, пережито, что было передано через предметы, различные следы и фотоальбомы. Все это создает субъективное семейное пространство.
Исследуя пути трансгенерационной передачи, Н. Асанова отмечает, что передача трансгенерационного чаще всего происходит через тело: «Тело и его характеристики представляют собой сцену, где могут проявляться некоторые влияния прошлых поколений, генетические или биологические. Тело приобретает значение в качестве места возможного выражении трансгенерационного процесса, психические последствия которого могут быть весьма значительными» (1, стр.50). Кроме того, автор выделяет трансгенерационное, которое содержит непосредственно психическое и которое проявляется разным образом на нескольких уровнях: на уровне привязанности, как передача паттернов отношений, на уровне связей в форме эмоциональных и фантазматических интеракций, и на уровне взаимоотношений, где трансгенерационное основывается на проблеме сознательных и бессознательных идентификаций. «Эти идентификации включают не только интериоризацию объекта или некоторых его аспектов, но и интеграцию системы взаимоотношений объекта и в каком-то смысле его видение мира» (1, стр.51).
Представляемый нами клинический материал работы с пациенткой, является яркой иллюстрацией того, как сознательные и бессознательные семейные сценарии, существовавшие на протяжении трех поколений, вписались в проблематику пациентки, имеющей пограничную личностную организацию.
