Нет сомнений, что речь здесь идет о трагедии юного сердца, вынужденного выработать в самом себе равнодушие и цинизм. Мы можем видеть, что не от хорошей жизни стал Евгений «философом в осьмнадцать лет». И философия дендизма пришлась молодому человеку как нельзя лучше: независимость, господство разума над чувством, тела над душой, полная свобода от каких бы то ни было обязательств: социальных, семейных, человеческих, вместо любви – хобби и приятельство, презрение и превосходство над тривиальностью, отделенность и отчужденность от всего и всех, полная бесстрастность.
Но трагедия, угроза, призрак смерти, нависшие над молодым Онегиным, память о одновременной потере и позоре, несомненно, остались мрачной, болезненной печатью в сердце молодого человека.
Онегин сетует на то, что «жизнь в нем все-таки крепка», и ему остается лишь «тоска, тоска…».
Блистательная часть жизни молодого человека, которую, кстати, Пушкин описывает как прошлую жизнь, прошлый этап, заканчивается и начинается новый этап: жизнь петербуржца в деревне.
Его спасло наследство дяди, именно с этого начинается роман: Онегин прячется в деревне от шлейфа петербургских, оскорбляющих его достоинство сплетен и кредиторов отца.
Мы видим, что и в новой жизни его преследует тень старой – в виде тоски. «Хандра ждала его на страже, и бегала за ним она, как тень иль верная жена…» Он скучает. Нигде Пушкин не говорит о том, что он скучает об отце, вместо этого мы слышим циничные мысли его героя об умирающем дяде. Практически, Онегин думает о том, что дядя умирает вовремя, кстати, возможно, то же самое он думал и о своем отце, «умер вовремя» - значит, избежал позора, огласки.
Словно продолжая диалог с отцом, Онегин берется за сельскохозяйственные работы, похоже, у него получается, но для окружающих его нововведения выглядят странными, даже опасными. Да и сам он, нелюдимый, угрюмый, «пасмурный чудак», кажется странным, опасным и «чужим». «Онегин жил анахоретом» - но не обсуждать же ему с простой сельской публикой, пусть даже дворянами, свое горе, свой позор, свое одиночество – именно от этого он и сбежал из Петербурга в пустынное место, где можно стать отшельником.
Но не получилось. Онегин так отчаянно скучал, что позволил себе вступить в дружеское общение. Онегин и Ленский стали «друзьями поневоле» - так пишет Пушкин.
Однако, не их разность привлекла их друг к другу, а близость. Во-первых, они жили по соседству, к тому же, оба они были молоды, образованы и принадлежали к одному кругу. С разностью они, скорее, мирились, чтобы продолжать общение и коротать вместе вечера.
Совершенно очевидно, что их влекло друг другу. Онегин, прекрасно разбиравшийся в «науке страсти нежной», плохо распознает, однако, свои собственные чувства и проглядывает свою любовь к Ленскому точно также, как он проглядел свои зарождающиеся чувства к барышне Татьяне.
В советском литературоведении принято считать Ленского выражением души самого Пушкина. С моей точки зрения, это не совсем так. Да, Пушкин называет Ленского поэтом, но на самом деле он невысокого мнения о его поэтическом творчестве. Мы без труда можем найти в тексте мнение Пушкина о том, что в Ленском живет лишь поэзия молодости, но она пройдет тогда же, когда пройдет и молодая пора. Он предрекает ему ту же участь, что и покойному отцу семейства Ларину «…Господний раб и бригадир под камнем сим вкушает мир…».
Как это ни парадоксально, но именно мрачный гений Онегина расцветил историю Ленского романтическими оттенками, именно благодаря Онегину Ленский погиб как истинный поэт.
О том, как погибают истинные поэты мы узнали позже – благодаря тому же Пушкину… И Лермонтову.
Поразительно, что описав дуэль и гибель Ленского, он словно предрек и описал собственную гибель… Бал, танцы, ухаживание петербургского ловеласа… Январь, снег, выстрел, смерть поэта…
Описывая могилу поэта, Пушкин словно говорит нам, что умереть – лучшая участь для Ленского, потому что он умер как истинный поэт за любовь, за честь женщины, за истину – ту, как он ее видел… Жаль только, что после его гибели, не осталось ничего, кроме надгробного памятника, и тот случайный прохожий, который задался бы вопросом: «Что создал этот безвременно ушедший поэт?», не нашел бы ответа на свой вопрос.
И тогда возникает следующий вопрос: а был ли поэтом тот, которого Пушкин поэтом назвал? Большинство литературоведов и В. Непомнящий, в том числе, говорят о том, что основным антагонизмом Онегина – Ленского является противостояние «поэт – не поэт». Мне кажется, что Пушкин прекрасно знает, что он лишь называет Ленского поэтом, а истинным поэтом является прежде всего он сам, Пушкин.
В ночь перед смертью, Ленский пишет свое первое и единственное истинное произведение поэта, недаром Пушкин сообщает нам о том, что он сохранил его у себя.
«Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни…»
Сравните:
«Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит…» (1834)
Если Ленский и был поэтом, то только в той части, которую вложил в него сам Пушкин – думаю, что слово «поэт» здесь означает не то же самое, что автор, писатель, а , скорее, мечтатель, романтик, поэт в душе, человек, живущий по велению сердца… Такой герой нужен был Пушкину, чтобы показать на противоречиях то, чем не являлся его герой – Онегин… Потому что Онегин был как раз тем, кто не жил по велению сердца. В этом и была, на мой взгляд, кровавая ошибка его жизни.
Он жил, скрывая свои страдания потерянного, одинокого ребенка, он жил, озлобленным на мир счастливых, нужных друг другу людей… Может быть, поэтому его так бесило предполагаемое счастье Ленского, и сам того не понимая, он отреагировал свой гнев, приударив за невестой друга… Думаю, что любой счастливый человек автоматически становился для Онегина врагом, любое семейное благополучие (семья Лариных, именины) было для него непереносимым… Оно будило потаенную боль его пустоты.
Он слыл «чудаком», потому что стремился к «покою и воле», то есть, к свободе и к счастью, но свободу можно обрести лишь во внутренних боях… А Онегин пытается обрести ее в душевном равновесии: отсюда и его стремление к равнодушию, безразличию…
Как скрыть страсти, бушующие в душе? Маска dаndy, маска comme il faut подходит для этой цели лучше всего… В глубине души Онегин презирает штампы, но сам попадает из одного штампа в другой: сначала он столичный ловелас, потом сельский затворник, он даже говорит штампами: «…Но я не создан для блаженства…» Сколько презрения скрывается за словом «блаженство»! Кажется, что это слово является лишь камуфляжем, скрывающим ужас Онегина перед возможностью стать мужем, отцом, повторить судьбу своего отца.
Если и можно говорить о нарциссизме главного героя, то это, безусловно, не «деструктивный нарциссизм» Г. Розенфельда (1976), описанный как разрушающая саму себя патологическая система, который больше был бы применим, например, к Дон Гуану из «Каменного гостя» (1830); и не нарциссизм Х. Кохута (1966) как устойчивая личностная структура, к примеру, Лже-Димитрий из «Бориса Годунова» (1826) или «Скупой рыцарь» (1830).
Это «Нарциссизм жизни и нарциссизм смерти» А. Грина (1983), и его особенная система – «моральный нарциссизм», где стремление к одиночеству, к равновесию приравнивается к стремлению к нулю, то есть небытию, где небытие является спасением от страстей жизни: любви и ненависти. Это прежде всего господство разума над чувством и триумф интеллектуальной гордыни, которые побеждают в неравной борьбе со всякими влечениями к жизни посредством иллюзорного отречения от удовольствий, из-за чего на первый план выходит влечение к смерти, своеобразное «бытие в небытии», жизнь как не - жизнь.
«В материнской гробнице спрятана значительная часть Я субъекта, его либидо находится там, под спудом, и это защита и одновременно страдание»… (А.Грин)
Онегин не влюбляется в Татьяну, которая несет ему любовь… Вдохновенный гений Пушкина вводит в третьей главе героиню, которая в первоначальном плане романа не была им предусмотрена. То ли по аналогии с романами Дж. Остин «Разум и чувства» (1811) и «Гордость и предубеждение» (1813), где основной сюжет раскручивается вокруг сестер, то ли вслед за томной Светланой В. Жуковского (1812), но в роман вводится еще одна пара антагонистов: Онегин – Ленский, Татьяна – Ольга. Земное – неземное, живое - мертвое…
Есть еще один антагонистический квартет: две сестры, поэт и «коварный искуситель» - сестры Гончаровы, Пушкин и Дантес. Просто дух захватывает, когда думаешь о том, что это такое – поэтический дар предвидения, является ли он ассоциацией, прозрением (инсайтом), проникшим вглубь бессознательного, или гениальной антиципацией, уделом для избранных? Думаю, что это вопрос для будущих исследований.
Татьяна является антиподом не только Ольги, но и Онегина – она живет сердцем, она, безусловно, является истинным представителем поэтической души Пушкина, той, кто может окрасить в краски жизни любой помертвевший мир…
Таким помертвевшим миром был Евгений, оказавшийся в деревне после трагедии своей жизни. Онегин отметил, что Татьяна живет полной жизнью души, он говорит об этом Ленскому: «…Будь я поэтом, я выбрал бы другую…» Его трогают чувства девушки, но участь примерного мужа, «господнего раба и бригадира» - это не comme il faut в его системе ценностей, а любовь как глубокое чувство, как дар, неведома его сердцу… Онегин – человек страстей, но не любви…
Литературоведов и поэтов уже больше века волнует вопрос, почему Онегин согласился на дуэль. Этим вопросом задается и сам Пушкин: «Не рассмеяться ль им, пока не обагрилась их рука…» В. Непомнящий, отсылая нас к автору, говорит о том, что Онегин боялся «сплетен, пересудов», А. Белый, что он не мог нарушить comme il faut…
Я думаю, что и тот, и другой правы: Онегин, действительно, боялся «разговоров», они его оскорбляли, он, действительно, поступал, как положено, как заведено… Но мне кажется, что исходя из предыдущих рассуждений, можно предположить, что «выстрел» был неизбежен… Онегин жил под гнетом «выстрела», он думал о нем, предполагал его, может быть даже, звал его.
Мысли о смерти не могли не посещать молодого человека, пораженного «недугом» тяжелой эссенциальной депрессии, депрессии, захватывающей саму суть жизни, депрессией существования. (П. Марти, 1966).
Предполагаю, что Онегин не пошел на примирение с Ленским, потому что ему просто-напросто не приходило в голову, что убит может быть Ленский… Дуэль для Онегина была некоей кульминацией в его собственной внутренней борьбе между жизнью и смертью. Именно поэтому он без колебаний принял вызов: потому что это был вызов его жизни… И для него было не комильфо не отказаться от дуэли, а бороться за свою жизнь…
Он хладнокровно шел на дуэль, но это было не хладнокровие убийцы, как принято было считать в советском литературоведении, это было его хладнокровие, можно сказать, используя современное, очень меткое слово, пофигизм перед лицом смерти…
Читатели более, чем полутора веков, критики, литераторы до сих пор задаются вопросом, почему Онегин стрелял первым. Есть мнение, что он чувствовал себя оскорбленным вызовом мальчишки Ленского, но есть и другое мнение, что страх смерти заставил его сделать выстрел первым.
Существует также мнение, что Онегин попал в Ленского случайно. Как истинный денди, а стрельба, фехтование и верховая езда - были первостепенными видами спорта для джентльменов, он не мог выставить себя плохим стрелком. Он также не мог продемонстрировать тем, кого презирал (секунданту Ленского, Зарецкому), что он испытывает какие-либо сильные чувства к бывшему другу и нынешнему врагу.
Ни враг, ни друг, ни любовь, ни ненависть, ни жизнь, ни смерть – таков истинный кодекс морального нарцисса.
Пушкиновед Ю. Лотман возмущается хладнокровием Онегина, он также возмущается тем, что спустя время, перед Татьяной-княгиней, он говорит: «Несчастной жертвой Ленский пал…», словно отрицая свой убийственный выстрел.
Но я думаю, что Пушкин не зря употребляет эти слова в устах Онегина. Возможно, в данном случае он точно знал, что Онегин метил мимо, но попал в друга случайно. Но тогда почему «прямо в сердце, навылет»? Может быть, он не чувствует себя виновным, пользуясь привычной психической защитой морального нарцисса – отрицанием?
В любом случае, реальность смерти друга отрезвила его… «Так медленно по скату гор, на солнце искрами блистая, спадает глыба снеговая. Мгновенным холодом облит, Онегин к юноше спешит…» Умер не он…Опять не он…
Похоже, Онегин был сражен этим… Он не ожидал, что вместо того, чтобы умереть, он вновь потеряет.
Убитый еще воображаемым выстрелом в самого себя (самоубийство: собственное или отца), Евгений не понимает, что только и делает, что убивает сам. Им убита Татьяна: «…едва дыша, без возражений, Татьяна слушала его … (читай, убита)…Потом Ленский… Убив в себе добрые чувства (дружба, любовь), поскольку и Татьяну, и Ленского можно считать его проекциями, он оживает сам, но тут же осознает себя убитым…
Интересно, что Пушкин сообщает нам, что Ленский похоронен за пределами кладбища, как хоронили самоубийц, на это обращает внимание Ю. Лотман. Дуэль во все времена рассматривалась как преступление и подвергалась расследованию. Результатом подобных расследований обычно были ссылки и разжалование (Дон Жуан Байрона, Печорин и Грушницкий Лермонтова, Дон Гуан Пушкина, Долохов Л. Толстого, герой Шекспира – Ромео…). Хоть дело гибели Ленского было каким-то образом замято, Онегин знает, что совершил преступление.
Чувство вины, на него указывает Пушкин на последних страницах романа, а именно, «окровавленная тень к нему являлась каждый день», значит все-таки не все потеряно в обледенелой душе Онегина, и он бежит как преступник, на сей раз из деревни.
Далее в романе Пушкина следует пропуск, мы ничего не знаем о переживаниях Онегина, но автор пристально следит за переживаниями другой своей героини, Татьяны…
Татьяна – самая живая из героев пушкинского романа, единственная, в отличие от Онегина и Ленского, избежавшая штампов… Только один «с печальной думою в очах, с французской книжкою в руках» был почерпнут Пушкиным из западной литературы, сделавший Татьяну похожей на героинь тех романов, которыми она зачитывалась (Дж. Остин, Ж.-Ж. Руссо), но затем многократно использованный и самим Пушкиным в «Метели» (1830) и в «Дубровском» (1833) и следующими за ним русскими писателями (Лермонтовым – княжна Мэри, Тургеневым - Лиза Калитина, Л. Толстым - Наташа Ростова и т.д.)… Но что интересно, ни в одном из последующих образов, не утративший своей прелести… Образ Татьяны, хоть и выражавшей свои чувства по-французски, но «русской душою», до сих пор волнует читателей, возможно, потому, что в нем нет ни капли пошлости: ни в деревенской девушке, ни в великосветской княгине. В ней не было ничего от «vulgar», и, по-видимому, это было врожденное или воспитанное простой русской няней свойство, в отличие от Онегина, так старательно и мастерски избегавшего всякой вульгарности, что он чуть было не попал в нее. Татьяна, своим безыскусным чутьем угадала, что вступить в адюльтер – это так банально, так вульгарно, чего не скажешь о страдании отречения.
Почему Татьяна полюбила Онегина, которого видела всего лишь один раз до своего письма? Вправе ли мы верить в то, что она, действительно, его полюбила?
«Чудный сон», который видит Татьяна до именин, и который по какой-то причине ученые-пушкиноведы вслед за героиней считают пророческим, мистическим, на самом деле говорит о том, что девица 17-ти лет, жаждущая любви и трепещущая при одной мысли об ее опасностях, видит типичный подростковый сон, где опасный персонаж, медведь, вылезший из сугроба – то гроба, то есть, оживший отец, преследует ее.
Девочка ждет любви. Онегин привлекает ее тем, что он прекрасен и опасен. О ком, как не об опасных соблазнителях, грезят девушки? О ком написаны романы? Татьяна ждала и хотела того, чтобы он ее погубил. «Ты в руки модного тирана уж отдала судьбу свою… Погибнешь, милая, но прежде ты в ослепительной надежде блаженство темное зовешь…»
Онегин улавливает, догадывается, что Татьяна полюбила не его, а свою мечту… Проводя параллель между нею и собою, он проповедует ей о том, «что мечтам и годам нет возврата», то есть, о разочаровании в любви, о потерях. Чуть позже он начинает замечать, что чувство Татьяны искренне, может быть поэтому в его лице мелькает нежность, сразу же замеченная Татьяной, но что интересно, взбесившая его самого. «Траги - нервических явлений, девичьих обмороков, слез, давно терпеть не мог Евгений…»
Татьяна пытается постичь идеализированный ею образ Онегина, читает его книги, вдыхает в себя воздух его одинокого жилища. Эта тема также заимствована из английских и французских романов, где девушки, ломая все мыслимые и немыслимые границы, проникали в жилища своих любимых в их отсутствие; но в русском романе, в русском исполнении, особенно, по-русски трогает сердца читателей. Татьяна не разочаровывается и не очаровывается своим героем, она узнает его, он становится для нее более реальным, живым. И таким образом, она понимает, что он для нее потерян навсегда…
Она не кончает с собой как «Бедная Лиза» Жуковского или как Лиза из («Пиковая дама»)*, она не уходит в монастырь, как столь похожая на нее Лиза Калитина (Тургенев, «Дворянское гнездо»), она не отдается любовному порыву, как Анна Каренина (Л.Н. Толстой), она удовлетворяет желание света и выходит замуж за немолодого, а вовсе не «старого», как принято считать, благородного князя-генерала.
Но она умирает душой. С ней происходит то же, что с Онегиным.
Такую Татьяну, княгиню, мертвою душой, и встречает вернувшийся из странствований Онегин, и образ, доселе бессознательно и глубоко живший в его душе, образ «мертвой матери» (А. Грин), будит его чувства. Интересно, Пушкин обращает наше внимание на то, что Онегин не сразу узнает Татьяну, но она сразу же приковывает его взор… Как только она надевает на себя одну из масок – он узнает в ней ту, которую потерял давно и безвозвратно – «мертвую мать».
Страсть необыкновенной силы – нарциссизм жизни, охватывает замороженную душу Онегина с такой мощью, что он не останавливается ни перед чем – ни перед тем, что Татьяна замужем, ни перед тем, что ее муж ему родственник, и уж тем более, ни перед тем, что она холодна к нему…
Татьяна потрясена… Она словно только сейчас начинает прозревать, что с ее героем что-то не то… И он не «ангел-хранитель» и даже не «коварный искуситель»… Конечно, соблазнить замужнюю женщину, светскую львицу, это вполне комильфо для петербургского повесы…Но это значило бы гибель для женщины… Татьяна, которая лишь недавно вручала свою жизнь и честь своему герою, готовая на гибель, сейчас задается вопросом: «Уж не пародия ли он?»
*(Самоубийство героини Лизы есть лишь в опере «Пиковая дама», в повести Пушкина она все же выходит замуж «за хорошего человека») Прим. автора
Онегин застает ее растерянную, взбудораженную за чтением его письма… «Бумеранг», придуманный Пушкиным, вернулся. Татьяна отомщена, Онегин ожил, но к чему ему такая жизнь… Он сетует на то, что «жизнь в нем все-таки крепка», и ему остается лишь «тоска, тоска…».
Пушкин вновь отправляет его в путешествие, приводит его в те места, где бывал сам, он встречается с ним в некоторых гостиных, приводит даже на собрания декабристов…
Ну, какой из Онегина декабрист? На Сенатскую площадь его могло привести лишь то же хладнокровие перед лицом смерти. Но как мы знаем, среди казненных Онегина не было… Среди ссыльных тоже… Кавказ? Печорина мы там встречали, Онегина нет…
Я думаю, что Пушкин не зря не закончил свой роман. История Онегина и Татьяны завершена, самого Онегина – нет.
Герой, современник и литературный «полномочный представитель» Пушкина жил в его душе… Сам поэт принял на себя участь Ленского, то есть, стал «примерным мужем», Онегин же, влюбленный в замужнюю даму (читай, в Прекрасную даму), как все поэты, влюбленные в Прекрасных Дам, продолжал жить, грезя и печалясь о своей героине.
«Он так привык теряться в этом, что чуть с ума не своротил или не сделался поэтом…» Или: «…Едва в то время не постиг мой бестолковый ученик, как походил он на поэта, когда в углу сидел один…»
Но, как пишет Пушкин далее, не без иронии: «Но он не сделался поэтом, не умер, не сошел с ума…» Моральный нарциссизм, являющийся не только защитой от смерти, но и от жизни, ее проявлений в каких бы то ни было проблесках: любви, творчества, боли, сработал безотказно.
Пушкин, погибнув на дуэли, оставил нам «Евгения Онегина» и свой «нерукотворный памятник».
Признаюсь, что «Евгений Онегин» не является самым любимым моим произведением Пушкина, из прозаических произведений я предпочитаю «Повести Белкина», а из поэтических – «Маленькие трагедии». Из всех героев, отмеченных онегинской печатью, я все же больше люблю Печорина, он более четкий в своем разочаровании, злости и даже цинизме.
Но я всегда помню о том, что из всей этой плеяды Онегин был первым.
