Госпожа О.
Пациентка 35-ти лет обратилась ко мне по поводу сильных панических атак, которые
она переживала как конец жизни. Ей рекомендовали меня как хорошего специалиста, и она готова была «на что угодно», лишь бы я избавила ее от «непереносимой трясучки внутри» - так она обозначала приступы тревоги.
Сама она связывала свое состояние, начавшееся несколько месяцев назад, со вторым браком, изменившим ее жизнь, и с новыми условиями жизни, в которых она оказалась в новом замужестве: большой город, большая квартира, высокий этаж, потеря привычного уклада жизни маленького провинциального городка. Ее убивало, что здесь все по-другому, и ее мать не может прибежать к ней по первому зову, как это было в первом браке, когда они жили по соседству.
Все несчастья своей жизни она связывала с нарушением материнских запретов.
Поначалу семья, в которой выросла пациентка, описывалась ею без какой бы то ни было критики, словно все, что было в их доме, так и должно быть. Мать не работала, утверждая, что посвятила себя детям и семье. Отец пил, потрясая семью и округу своими агрессивными выходками, часто заканчивающимися драками, в которых он, однако, всегда страдал больше, так как часто был избит, унижен, изранен. Наутро он ничего не помнил, страдал от стыда и шел извиняться перед соседями, но никогда перед детьми. Ужас перед пьяным истерзанным отцом, замкнутость и изолированность жизни семьи, привели к затянувшемуся и мощному симбиотическому слиянию пациентки с матерью, и ее чрезмерной зависимости от материнских заветов.
Собственная жизнь пациентки была возможна исключительно через вранье, только соврав, она получала то, что спокойно, без вранья и усилий имели ее сверстники: походы в кино, булочки на школьный завтрак или любое личное пространство, отличное от вездесущей матери.
Поздний подростковый бунт пациентки выразился в ее сексуальном влечении к первому же молодому человеку, который стал за ней ухаживать, приведшему к раннему замужеству. Сексуальность значилась как одно из самых страшных преступлений в «цитатнике матери», и то, что дочь скрывала от нее свой роман и беременность, вылилось в гнев матери, и та не разговаривала с пациенткой вплоть до рождения ребенка.
Интересно, что дочь не осуждала мать, будучи убежденной, что мать справедливо обиделась на нее за нарушение ее заветов.
Всю дальнейшую жизнь в первом замужестве пациентки можно было бы определить словами матери, сопровождающими каждое событие: «Я говорила, я предупреждала, надо было мать слушать…» Пациентка совершала «преступление» за «преступлением», убежденная, что идет вразрез с предупреждениями матери и сожалеющая впоследствии, что не послушалась ее. Можно было предположить, что «преступления» и «ошибки» совершались с одной лишь целью – подтвердить правоту матери.
В терапии потребность в идеализации выразилась поначалу в моментальном слиянии пациентки со всем, что было предложено мною, как ее абсолютная вера в мой собственный цитатник.
Но очень скоро ложное поведение пациентки, ее подстройка посредством Ложного Я, показала мне, что в рамках кабинета организуется привычное зависимое поведение пациентки, где видимой частью является рабская покорность, а невидимой – бунт в виде деструкции, направляемой против самой себя. Терапия воспринималась пациенткой как нечто, нужное мне, и навязываемое ей как чуждое. Агрессия росла по мере того, как я становилась угрозой для Госпожи матери и рабыни - пациентки. Самостоятельность воспринималась ею как прямая дорога к гибели.
Отец пациентки погиб, попав под автобус, уйдя из дома. Я становилась той самой дорогой и автобусом, тем новым, что всегда грозило опасностью и гибелью. Пациентка все больше и больше нуждалась в зависимости.
Рабство – как служение Госпоже матери (или Госпоже судьбе) являлось частью ее структуры, где покорность позволяла ей всегда находиться в ареоле своей матери и не чувствовать ее потери, даже когда мать отворачивалась от нее. «Огненные скрижали» вспыхивали в ее душе всякий раз, когда она нарушала завет, и она возвращалась к матери покорной и виноватой. Магические слова: «Мама, ты была права…» были ее пропуском для возврата в лоно матери.
Как только прошли симптомы, пациентка стала вступать со мной в спор, отстаивая косные убеждения своей матери как единственный закон мира.
Жизнь в рабстве – это жизнь в отречении, когда субъект отрекается от самого себя в пользу объекта…Если в субъекте есть воспоминания о свободе, о крупицах ценности своего Я, самое счастливое пребывание в рабстве сделает его несчастным, но и самое счастливое пребывание вне рабства, будет давить его желанием вернуться назад.
Мисс Н.
Молодая девушка, для которой семья, родственники и друзья были системой, вне которой невозможно было представить собственную жизнь, обратилась ко мне с проблемой трудностей общения. Близкие и далекие родственники, друзья, бывшие и теперешние бойфренды, коллеги, перешедшие в разряд друзей, и родственники, ставшие коллегами, представляли для нее огромную трудность. Всех их она считала одинаково близкими, никого не могла удалить, а тем более исключить из своего круга, но спутанность ролей, времен и связей сталкивала ее перед необходимостью постоянного выбора: с кем встретиться, а с кем нет, кого предпочесть, а кого «задвинуть». Из-за того, что на нее постоянно обижались, она врала, путалась во вранье, и из эпитетов типа «говна» не выходила.
Тем не менее, она обладала властью, а именно, своим высоким положением в бизнесе и своими возможностями с этим связанными. Деньги и власть делали ее Госпожой этих людей, но и одновременно их рабыней, поскольку она зависела от их постоянного рабского поклонения и ненависти для того, чтобы затем властвовать над ними.
Несмотря на то, что у пациентки было много поклонников, замуж она категорически не собиралась, и ведя довольно бурную личную жизнь, по-прежнему жила с родителями в комнате, которую называла «детской».
Убеждения пациентки, современной, активно «бизнес - леди» поражали своей косностью и, скорее, отголосками кодекса «строителя коммунизма», чем представителя молодого поколения современного бизнеса.
«Замуж можно выходить только по большой и чистой любви», «умри, но не дай поцелуя без любви», «секс до замужества – это стыдно!», «нужно жить честно и чисто» и т.д.»
Такой порочный механизм внутреннего взаимодействия садизма-мазохизма образовался вследствие того, что в возрасте от 1,5 лет до 3-х родители девочку отдали двум бабушкам, которые жили по соседству и конкурировали друг с другом за право держать у себя внучку. Два дедушки принимали в этом соперничестве столь же активное участие.
Только в анализе удалось установить, что девочка, перепутав все на свете, все же любила бабушку, мать матери, и именно ее убеждения «ярой коммунистки» послужили основой ее «цитатника». Гнет бабушки, выражавшейся в излишней строгости и требовательности, привел к тому, что девочка очень рано начала лгать, чтобы делать то, что ей нравится (например, гулять по ночам), а потом, по утрам, неукоснительно выполнять все бабушкины предписания.
Уже в анализе ей стали сниться сны, примерно одного содержания, где Некто держал ее в рабстве, и Некто приходил ее спасать. Парадокс состоял в том, что, находясь в рабстве, она придумывала всякие хитрости, как оттуда сбежать, а когда приходили спасатели, отказывалась покидать рабовладельцев.
То же самое происходило в переносе, где я была для нее и Хозяином или бабушкой (плохой матерью), насильно удерживающей ее в сеттинге, который она постоянно нарушала, ссылаясь на командировки и совещания, и спасателем- отцом, от которого она пряталась, чтобы не покидать мать.
Постепенные интерпретации зависимости и бунта против нее, а также идентификации со строгим, но не имеющим ничего общего с современной жизнью Супер-Эго бабушки, позволили ей справиться с зависимым переносом, и постепенно начать взрослую жизнь в отдельной квартире с бойфрендом, но пока не с мужем.
Такие пациенты часто чувствуют себя, словно « в путах», но, если можно так выразиться, это «их любимые цепи», без которых они не представляют себе жизни, и мечтая освободиться от них, с одной стороны, они везде и всюду их создают по образцу первоначальных, истинных.
Становясь в любых отношениях «бабушкой- террористкой», пациентка удерживала нужных и ненужных ей людей бабушкиными же, «террористическими методами», как она их понимала, то есть, ублажая и ужесточая режим одновременно, «кнутом и пряником».
Многим из нас известен эпизод из бессмертной сказки Г.-Х. Андерсена «Снежная королева», когда Герда попала в цветущий, практически «райский сад» Старушки - колдуньи, окружившей Герду телесной заботой (укладывала спать и расчесывала волосы), чтобы та, находясь в полузабытьи и блаженстве, никогда ее не покидала. Но эта нежная Старушка, тем не менее, удерживала Герду силой, мало чем, по сути, отличаясь от Бабы – Яги из русских сказок, готовящей Иванушек и Аленушек на обед.
В мире детей даже самые любящие родственники удерживают их вдали от их матерей помимо воли, насильно, словно террористы из снов пациентки.
Там, где есть насилие, всегда есть стремление к свободе – поэтому пациентка пытается освободиться из всех отношений. Но там, где есть «психическое рабство», то есть, зависимость, вновь и вновь создаются путы, чтобы объект остался на «уровне досягаемости», «на привязи», то есть неразделенным.
Мисс Н., безусловно, не является продуктом первичного рабства, ей удалось попробовать вкус свободы до полутора лет, в отношениях с матерью и отцом, и «ссылка» к бабушке, явившейся «тоталитарным объектом» в полном смысле этого слова, заставила ее регрессировать и одновременно психически подстроиться к новому объекту. Но вкус свободы заставлял ее рваться на поиски матери, словно Герду на поиски Кая. Пациентка научилась лгать и манипулировать Госпожой, становясь Госпожой вместо нее.
Любовь к матери, которую я здесь называю вкусом свободы, позволила мисс Н. преодолеть тягу к созданию и воссозданию зависимых отношений, которые она смогла осознать как эквивалент своей ненависти к матери за то, что та отдала ее бабушке.
Господин К.
Мужчина 33 лет, отец двоих детей, обратился в психоанализ с жалобами на свою зависимость от жены, рядом с которой он чувствовал себя «пустым местом», «никем». Будучи женатым около 10 лет, он в последнее время начал осознавать, что он только и делал, что выполнял желания жены, подменяя ими свои собственные. Ему было довольно трудно определить, что в его суждениях принадлежит ему, а что его жене.
В детстве он точно также чувствовал себя пустым местом в классе, дома все решения за него принимали родители. Единственное, что он не выполнял для них – не учился хорошо. Но когда он познакомился с будущей женой, а это было в последних классах школы, она помогла ему с учебой, и впоследствии он закончил два института. Пациент был убежден, что это заслуги его жены. То же самое он говорил про свою женитьбу и рождение детей. «Все это жена, все это были ее планы, это она решила, это она привела планы в жизнь…»
Первое время на сеансах было трудно определить, есть ли в этом молодом мужчине хоть что-то, принадлежащее ему лично… Одежду для него выбирала жена, она же указывала, какую делать прическу, она нашла ему работу, она говорила, куда ему следует поехать отдыхать… Она же определяла, когда заниматься сексом… Единственное, чем мог ответить ей супруг – это выполнять плохо, а порой и вовсе никак, супружеские обязанности. Выход в виде пассивной агрессии (плохой учебы, плохого секса) позволял ему сохранять внутри себя неприкосновенными части своего собственного Я.
Столь мощная созависимость на уровне садо - мазохистического взаимодействия не может пройти незамеченной, созидание без разрушения при ней невозможно, поскольку по мере высвобождения собственных желаний и собственных мыслей, места, прежде заполненные чуждыми частями, заполняются агрессией, и она направляется в виде бунта против Хозяина.
Поскольку любая ороанальная зависимость состоит из Идеализации и Разрушения, потребность в Идеализации, прежде направленная на Хозяина, переносится на психоаналитика, а потребность в саморазрушении – на бывшего Хозяина. Соответственно, чем жестче был гнет, тем страшнее будет бунт.
Пассивная агрессия перешла в активную форму. Но теперь объектами агрессии стали родители, с которыми пациент прекратил всяческие отношения, ссылаясь на то, что это именно они задавили его, то есть сделали рабом.
По мере того, как пациент становился самим собой (или таким, каким по его представлению, его хотел видеть аналитик), отношения подчиненности стали заменяться отношениями собственных решений.
Пациент по-прежнему нуждается в руководстве, но принимает решения сам, хотя, возможно, делает это наперекор жене.
Мы видим здесь, как рабская подчиненность, выраженная в полном слиянии, где субъект теряется в объекте, доходит практически до уровня деперсонализации, когда субъект не уверен, сам ли он захотел жить жизнью раба, или это все же было чье-то принуждение. Психоанализ стал для пациента тем же, чем была его леность при подготовке уроков или половое бессилие в отношениях с женой, а именно «психическим убежищем» (Дж. Стайнер), где он мог перевести дыхание и почувствовать самого себя хотя бы в виде сопротивления.
Господин Е.
Молодой человек 28 лет обратился ко мне несколько лет назад просто потому, что хотел пройти психоанализ. Первое время, когда шли консультации, он веселил меня, рассказывая анекдоты про психоаналитиков, что позволило мне заподозрить его скрытую агрессию по отношению к его объектам.
Он сразу же сказал мне, что страдает катастрофической влюбчивостью и влюбляется всегда не в тех, кто может ответить ему взаимностью.
Очень скоро за поверхностной бравадой стали заметны защитные механизмы по типу Ложного Я, выражавшиеся в том, что он очень хотел быть хорошим пациентом. Невероятное количество снов уретрально - анального содержания, с взрывами и затоплениями, а также проблемы с отравлениями неправильной едой, указывали на тематику ороанальную, где жажда контроля и владычества превалировала над его выставляемым напоказ желанием быть хорошим.
Сессии все больше и больше превращались в мертвое царство, где сонная атмосфера и молчание позволяли пациенту лучше контролировать объект, в отличие от моих интерпретаций, которые разделяли меня с ним.
Пациент родился после смерти предыдущего ребенка матери. Фантазия о том, что он принес в мир особую миссию - вернуть матери умершего мальчика, привела пациента к слиянию с матерью, с единственной лишь целью – снискать ее любовь. Смутные подозрения, что она любит не его, а другого мальчика, заставляли его прилипать к ней, подобострастно выполнять все ее желания, практически забыть себя ради нее.
Но любовь не живет в отношениях зависимости, там располагается ороанальная ненависть к объекту, где объект сначала поглощается, затем насильно удерживается и эвакуируется в самом что ни на есть презренном виде дерьма. Особенно непереносимо равнодушие, которое, по словам Фрейда, выступает оппозицией паре любовь- ненависть. Отсутствие подтверждений каких бы то ни было чувств, заставляет субъекта тревожиться о потере контроля за объектом.
Провокации в виде плохого поведения, упрямства, непослушания, достигали Госпожи. Мать била своего ребенка-раба, статус-кво восстанавливался.
То же самое повторялось и во взрослой жизни. Пациент делал все, чтобы его зависимость от матери крепла, по мере того, как он взрослел, и мать давала ему все больше возможности для самостоятельной жизни, он возвращался к своим манипуляциям и провокациям.
Страсть обладать своей Госпожой, привела пациента к тому, что он, потеряв работу, не смог найти никакой другой. Поиски работы всегда приводили к тому, что ему либо отказывали, либо просто не перезванивали. Одна из работодательниц сказала пациенту: «Вы слишком хороши для нас». Он не понял иронии, так как не подозревал, что везде, куда бы он ни пришел как проситель, высокомерная маска «бесстрастного Хозяина» указывала на его презрение к тем рабам, которые « в поте лица добывают хлеб свой». Сам он давно превратился в Господина, на которого вкалывала и которого содержала и обслуживала некогда Госпожа-мать.
Такие метаморфозы довольно часто случаются при отношениях психической зависимости, где роли хозяев и рабов меняются местами, вне зависимости от того, меняются ли они в реальности.
Ребенок-тиран своих родителей, разве нам не доводилось видеть ничего подобного в окружающей нас жизни или в клинической практике.
Бессознательно пациент передавал своей матери следующее послание: «Я сделал тебя матерью, я тебе повиновался как Госпоже, теперь твоя очередь мне служить!»
В переносе данного пациента происходило то же самое: презрение и брезгливость Хозяина положения сменялись трусостью и подобострастием раба. Стремление унижать и быть униженным колебались как весы.
Найти «вкус свободы» в работе с данным пациентом можно было лишь в интерпретации его желания быть добровольно слугой матери и тем самым властвовать над ней и контролировать ее, подобное поведение лишало пациента всяких попыток к стремлению к жизни.
Заключение
В клинической практике психическое рабство является феноменом, апогеем отношений зависимости, проявляющемся прежде всего в переносе.
Мы обнаружим его тогда, когда отношения в анализе вдруг зависнут, застрянут на определенной точке, которую можно будет назвать «точкой не возврата».
Обычный термин сопротивление не вполне подойдет к пониманию того, что будет происходить в отношениях пациент-аналитик. С одной стороны, это будет внешнее подчинение всем психоаналитическим правилам: пациент будет неукоснительно посещать сессии, говорить, рассказывать о событиях жизни. Но странное чувство не наполненности, не продвижения, безжизненности и стагнации происходящего не будет оставлять психоаналитика.
Помимо тех снов, о которых уже было рассказано выше в случае мисс. Н., где террористы или бандиты захватывают в плен заложника, таким пациентам также часто снятся сны, где есть путь, пройденный до половины – и какая-то точка – это может быть мост, перекресток или вокзал, будет тем местом, откуда невозможно ни вернуться назад, поскольку определенный путь уже пройден, ни продвинуться вперед, поскольку продвижение, прогресс, грозит потерей объекта.
Пациенты приходят в анализ для того, чтобы освободиться, но стать свободными им мешают внутренние путы, внутренние цепи зависимости, в которые их когда-то заковала их первая Хозяйка-мать.
Как сдвинуться с «точки не возврата»? Что технически может предложить психоанализ пациентам, полагающим, что вместе с зависимостью от матери и ее заветов, они потеряют самих себя.
Г. Розенфельд предлагает отыскать в их психическом пространстве, разбитом «деструктивным нарциссизмом» на части, ту крохотную часть «позитивной зависимости», которая сформировалась на базе ранней Идеализации. Мне кажется это правильным, поскольку создание зависимых отношений или по-другому поиск привязанности будет являться необходимым аспектом терапии такого рода пациентов.
Но поскольку (по Фрейду) «ненависть родилась раньше любви», прежде нужно разрешить им ненавидеть: постепенно, шаг за шагом прорабатывая ненависть в переносе – сначала к самим себе, потом к террористу («стокгольмский синдром» говорит, скорее, о ненависти, чем о любви), оставляя тем самым все больше и больше места для любви в переносе.
На месте бывшего рабства всегда образуется пустота: когда-то рабство заняло место любви, просто от того, что ее не было, заполнив пустое пространство души.
Горе и разочарование от потери иллюзии поддаются проработке трудней всего. На аналитика чаще всего проецируются враждебные чувства, что именно он и лишил пациента любви (или иллюзий любви). Как только аналитик становится тем, кто расторгает рабские путы (или покушается на них), анализ начинает свой путь к прогрессу.
Если сепарационная тревога прорабатывается, если ненависть на того, кто лишает иллюзии, возможно перенаправить на того, кто эту иллюзию внушил, а затем пережить ее как потерю любви объекта, то горе и отчаяние сначала заполнят пустоту, а потом пройдут – по мере их проработки и уступят место другим объектам любви.
Для пациентов с рабской психологией потерять объект – часто значит потерять его любовь. Но любовь не живет в отношениях зависимости. Зависимость уходит, горе от потери любви (которой не было) пережито, на их место может прийти что-то другое. Любовь будет отличаться от зависимости теми свободными инвестициями, которые субъект сможет вкладывать в собственную жизнь, будь то творчество, учеба, работа или семья.
Литература:
1. З. Фрейд «Влечения и судьбы влечений»; М., - «Психология бессознательного», 2006, стр. 79-111.
2. З. Фрейд «По ту сторону принципа удовольствия»; М., «Психология бессознательного», 2006, стр. 227-391.
3. Винникот Д.В. «Искажение Эго в терминах истинного и ложного Я»; Консультативная психология и психотерапия. 2006, №1
4. Кляйн М. «Зависть и благодарность»; С.-Пб., 1997, 95с.
5. Стайнер Дж.«Психические убежища»; М., - 2010, 238с.
6. Шебек М. «Тоталитарная психика»; Журнал практической психологии и психоанализа. 2010, №4, декабрь.
7. Green A. “L’analite primaire. Relations avec l’organisation obsessionnelle”; La pensee Clinique. Editions Odile Jacob, 2002, p. 111-147.
8. Racamie P.-C. “L’incest et l’incestuel”. Les editions du college, 1995.
9. Rosenfeld H. “On the psychotpathology of narcissism in Psychotic States; Hogarth Press,
1965.
