Антэдип.
Другим отправным пунктом концепции Ракамье является Антэдип. Это новый термин, который он ввел в своих первых концепциях, посвященных психозам. Антэдип по Ракамье – это «протофантазм» или проще сказать «первофантазм», то есть архаический фантазм глубоких слоев психики.
Работая с психотиками, Ракамье обнаружил у них общие черты: зависимость, спаянность с объектом и наличие глубоких разрушительных, оральных по своему содержанию фантазмов, монофантазмов замочачатия, где один находится в другом, и не рождается из него, а как бы отпочковывается от него.
Как пример он приводит «партеногенез», то есть, рождение от девственницы, без зачатия и активного участия третьего. Антэдип можно понять как деструктивные фантазмы влечения к смерти по М. Кляйн. Надо сказать, что этот термин и это понятие никак не прижились в психоаналитической теории и практике, когда говорят о раннем Эдипе, то обычно ссылаются на М. Кляйн. Апологеты Ракамье так и говорят: зачем было вводить понятие Антэдипа, то есть раннего, древнего Эдипа, когда Кляйнианская школа имеет в своем арсенале прекрасные теории таких мощных авторов, как сама Кляйн, Бион, Х. Сегал, Б. Джозеф.
Тем не менее для того, чтобы понять ход мысли Ракамье и его концепцию мы здесь рассмотрим основные черты этого понятия.
Прежде всего, Ракамье объясняет нам, что это не Анти-Эдип, то есть не Противо-Эдип, а именно, древний, античный Эдип. Для того, чтобы показать нам, как соотносятся Эдип и АнтЭдип, он как бы ставит их лицом к лицу.
Он начинает с того, что организаторами Эдипа и Антэдипа являются разные силы, они имеют разные защиты, разные конфликты и разные судьбы.
Итак, какие конфликты участвуют в двух этих разных констелляциях?
Этот вопрос кажется нам странным, потому что мы только что пытались уяснить, как нарциссическая пара в целях достижения всемогущества и единства с помощью нарциссического соблазнения избегает каких бы то ни было конфликтов.
Тем не менее, Ракамье показывает нам, что конфликты все равно существуют, и в Антэдипе, это очевидное противостояние фундаментальных конфликтов между влечением к жизни и влечением к смерти. Сам Ракамье никак не называет вторую теорию влечений Фрейда как основополагающую для описания нового понятия, тем не менее он везде упоминает противоборство этих двух сил, которые как бы замешивают основные страсти в Антэдипе.
Цитата: «Не бывает психики без конфликта, не бывает конфликта без сил оппозиции, не бывает внутреннего конфликта, без сил, которые рождаются в организме и противостоят психическому аппарату в самых его недрах».
Эдипов конфликт, напоминает нам Ракамье, рождается перед лицом обоих родителей в регистре генитальной сексуальности, где любовь и ненависть, и противостояние этих чувств по отношению к обоим родителям как бы ткут полотно эдипова конфликт.
В Антэдипе также есть конфликт, но он антэдипов: это конфликт, который по своей природе относится к истокам (к корням) или к поколениям. Этот конфликт противопоставлен силам нарциссического единства с «первичной матерью» и силам, препятствующими сепарации и автономии.
В Антэдипе силы нарциссического соблазнения и силы развития работают в активной оппозиции. Эта базовая конфигурация, ее можно понять как обыденное, будничное существование подле матери, подобное дыханию, более или менее совпадающему и симметричному с дыханим матери.
Каковы участники обоих конфликтов?
В Эдипе всегда три участника: мать, отец и ребенок. Это то, что называется Эдиповым треугольником или по-другому триангуляцией.
В Антэдипе В отличие от числа 3 главенствует число 2 и даже 1. 2 – это ребенок и мать. 1 – это мать, вобравшая в себя ребенка.
В этой констелляции игнорируется взнос отца, его как бы нет, но он тем не менее существует как прообраз отца, как взнос предыдущих поколений. Это можно понять, когда мы слышим от кого-то, что ребенок «весь в дедушку» или когда говорят о «генетике», «он в нашу породу» и т.д. То есть, здесь идет речь не об участниках, а о поколениях.
Если в Эдипе активное участие принимают два персонажа: отец и мать, а ребенок – пассивный участник (таков фантазм Эдиповой первосцены), то в Антэдипе единственной активной участницей является мать, без ее участия Антэдип не формируется. Напомню здесь аналогию с партеногенезом.
Структурирующие табу.
Табу Эдипа широко известно. Это табу на инцест.
Цитата: «Эдип и табу идут рука об руку, они как две дополняющие друг друга части целого».
Что касается Антэдипа, то табу в этом понятии менее определенно.
Ракамье упоминает некий запрет, который царствует в человеческом сообществе и у некоторых животных - это препятствие к смешению между родами и поколениями.
Цитата: «Нарушение табу на поддержание отсутствия различий у живых существ приводит к стиранию этих различий – и это и есть «изначальный провал».
«Запрет на смешение между существами, родами и поколениями устанавливает таким образом организующую необходимость изначального траура».
Здесь Ракамье удивляет нас словом «траур», но именно оно является линией разделения, разница между поколениями, старение, утрата молодости, репродуктивных способностей – это горе, которое необходимо признать и пережить.
Если бабушка берет на себя функции матери и ребенок не только считает ее матерью, но и порой называет матерью – это утрата в семье границ между поколениями и невозможность бабушкой проработки собственного горя по утрате способности иметь детей: это пример инцестуозности.
В семьях, где есть инцест, мы можем видеть, что табу на устранение различий размывается, утрачивает свою силу.
В антэдиповых семьях поколения напротив, закон очень жесток, и никто там не живет во взаимозаменяемости, здесь в пример можно привести строгие иерархические семьи по «домостроевскому» типу.
Кто является организатором?
В Эдипе организатором является комплекс кастрации: это он проводит работу в психике по запрету на инцест, это он подталкивает сексуальное желание найти другие объекты, не инцестуозные.
Что касается Антэдипа его организатор внутренний, он проистекает из изначального траура, траура между поколений, именно благодаря ему в первое время жизни и вплоть до самой смерти, субъект, подталкиваемый силами развития предпринимает объединение, используя фундаментальное нарциссическое соблазнение и одновременно поворачивается к индивидуализации, которая маячит впереди.
Невозможно все это проделать, не потеряв что-то; таков происходит изначальный траур: он формируется при внутренней потере, но потере, с которой примиряются, которая приходит и возвращается, но никогда не связана с определенными обстоятельствами.
Добавлю от себя, что этот принцип изначального траура можно понять только через «депрессивную позиции. М. Кляйн, где внутренняя потеря повторяется через потерю и репарацию матери, которая ведет к сепарации и затем к автономии.
Цитата: «Антэдипова дуальность находится во взаимосвязи с двумя поколениями, это не бисексуальность, как в Эдипе, а как бы би-генерация, то есть, вместо того, чтобы найти там двух родителей двух разных полов, мы найдем два различных поколения».
В Антэдипе ставка делается на идентичность персональную, то есть на генетику, на происхождение.
Поясню, что это не идентификация с родителем своего пола как результат эдипова конфликта, это слияние с Идеал-Я, как представителем поколения.
В таком слиянии большую роль играет реальность фактов, которые должны стать подтверждением идентичности индивида на уровне происхождения.
Ракамье иронизирует: «Если никто из предыдущих поколений вас не знает, и вы не знает никого из них – вы никто».
Какие силы задействованы в этих двух констелляциях?
Силы, задействованные в Антэдипе – это силы самосохранения, связанные с развитием телесным и психическим. Что касается сил развития, их ситуация в нашей метапсихологии все же связана с влечениями к самосохранению.
Как сказал Поль Федерн: "все эти энергии , самосохранения и развития можно выразить следующими глаголами в 1-ом лице: я живу, я дышу, я рождаюсь, я расту, я развиваюсь".
Антэдиповы зоны очень неясны и смешаны. Одна из самых важных – это кожа (Д. Анзье) – она заворачивает, охраняет, но она и разделяет,
Именно поэтому психосоматика в Антэдиповых семьях часто понимается как семейная болезнь, передающаяся из поколения в поколение.
Фантазмы.
Мы уже упоминали, что фантазмом в Эдипе является фантазм первосцены, где есть три участника, и один из них, ребенок, отстранен или исключен из первосцены.
В Антэдипе – это фантазм происхождения. Я произошел из этой семьи. Это фантазм величия, принадлежности к данному клану, паре, месту, иногда народу.
И дальше устанавливается тесная связь между фантазмом, инцестом, инцестуозностью и инцестуальностью.
Ракамье располагает инцестуальность между Антэдипом и нарциссическим соблазнением, где нарциссическое соблазнение, находясь на пути к Эдипу, либо препятствует Эдиповой ситуации, либо приводит к инцесту как к прямому отреагированию.
Ракамье пишет о том, что нарциссическое единство, закрепленное в инцестуальности, лишает психику всяческих фантазий. Стирает их. «Лицом к лицу лица не увидать», то есть теснота и слитость взаимоотношений не оставляет поля для фантазий. Это семьи и пары, где главенствует действие, реальность фактов – так называемое «оператуарное мышление» (П. Марти, М. Де М’Юзан).
Привести примеры инцестуальных фантазмов невозможно, их нет, это «не-фантазм».
В психоаналитической ситуации это пациенты, которые заваливают нас историями о действиях, требуют, чтобы им сказали, что делать и часто переделывают интерпретации аналитиков на «инструкции и руководство к действию», их материал однороден, они стремятся к слиянию и соблазняют аналитика быть таким, как им нужно, то есть для них частью пары Нарциссического единства. Психоаналитик в таких ситуациях как бы «засыпает, замораживается» и перестает мыслить и чувствовать.
Какова техника работы с такими пациентами?
В первую очередь аналитик пытается установить личную идентичность пациента: что он родился не от дедушки с бабушкой, а о родителя, пусть даже отсутствующего.
Интересный эпизод произшел с одним из моих пациентов, который считал себя продолжателем рода дедушки и бабушки, а отца звал «не-отцом» и отказывался не только говорить о нем, но даже произносить такое страшное слово как «отец». На одной из сессий он сказал мне, что едет в Ленинград. Я удивилась, что молодой современный мужчина, на памяти которого Ленинград был давно переименован в Санкт-Петербург, использует старое наименование.
Я спросила его, почему Ленинград, и он ответил мне, что он давно мечтал съездить в город, в котором он никогда не был, но про который знает почему-то наизусть.
Дальнейшие ассоциации привели к тому, что в свидетельстве о рождении пациента местом рождения указан город Ленинград, и родился он там потому, что его отец там жил.
Эта история больше напоминает использование защиты «форклюзия» (автором является также французский психоаналитик Ж.Лакан), психическая защита, которая как бы стирает имя отца из памяти.
Но еще один французский аналитик А.Грин описал вслед за Фрейдом «работу негатива», то есть негативную галлюцинацию, отец находился как бы в негативе, проявляющимся пятном этой негативной галлюцинации, был Ленинград или отец, что для психики было одним и тем же.
Еще одним признаком инцестуальности в индивиде является «стерилизация» сексуальности.
К примеру, мать и дочь, обе бухгалтеры или экономисты, живут вместе, производят деньги, ездят вместе путешествовать, живут в одном номере, никогда ни с кем не знакомятся.
Путешествия являются десксуализированным удовольствием, совместным действием. Любые знакомства приведут к разделению, горю и кастрации. Мать и дочь договорились в путешествиях называть друг друга по имени, они гордятся, когда их принимают за подруг или за сестер.
Всякая попытка психоаналитика к прояснению, дистанцированию вызывает агрессию. Сепарации в анализе лили в терапии часто воспринимаются как преступление.
Для того, чтобы справиться с законом сеттинга пациенты часто переворачивают роли «это я решаю, кто кого оставляет» или просто уравнивают отношения: «Вы уехали, и я уехал».
Проговаривание, называние чувств пациента имеет первостепенное значение в терапии, потому что инцестуозные и инцестуальные семьи – это завеса молчания, недоговаривания, а зачастую, обмана и лжи.
Когда пациент находит в анализе свою идентичность, свое место и свою роль, происходит прогресс в терапии.
В завершение я хотела бы привести примеры из литературных произведений, которые с моей точки зрения, ярко указывают на ситуации инцеста и инцестуозности.
Что касается инцестуальности, то о ней не пишут и не слагают поэм, потому что она скучна и бесконфликтна. Инцестуальность можно, например, увидеть в романах, которые описывают семьи и кланы, например, «Демидовы» Горького, «Семья Тибо» Ф. Мориака, «Сага о Форсайтах» Голсуорси и т.д. Там мы встречаемся со всеми феноменами, описанными Ракамье в своей книге «Инцест и инцестуальность».
Итак, сначала сказка «Аленький цветочек» С. Аксакова.
Некий купец, отец, отправляется в дальние страны. Дочери просят его привести подарки. Меньшая, любимая, это особенно подчеркивается, что любимая, Настенька, отказывается от золота и жемчугов и просит «цветочек аленький», символ любви.
Мы это переводим как «ничего мне не нужно, папочка, кроме твоей любви».
Золото и жемчуга покупаются без проблем, а вот с Аленьким цветочком образуются проблемы, оказывается, нельзя его сорвать просто так, за это следует наказание.
«Пошли мне свою дочь меньшую, любимую, Настеньку, или ты погибнешь», - говорит Чудище.
Любовь берет верх над разумом и над влечением к самосохранению, Настенька бросается навстречу гибели.
Чудище принимает ее как взрослую, окружает ее заботой и лаской, и она влюбляется в него. Чудище здесь, конечно, эквилалент инцестуозного отца – отец в инцесте – всегда чудовище, он любит, но его любовь «губит». Для того, чтобы ни Настенька, ни Чудище не погибли, он оборачивается Прекрасным Принцем.
Таким образом, мы видим, как фантазии инцеста переформируются в Эдиповы фантазии.Любовь переформирует влечение к самосохранению во влечение сексуальное, а его реализация возможна только с чужим, с другим, с заморским принцем.
Такова защита от инцеста от наказания за инцест.
Теперь другая история, история инцеста. Эта история из книги, которая приписывается Маргарите Наваррской «Гептамерон».
«Одна благочестивая дама, вдова» именно так начинается новелла тридцатая, растила сына одна, в строгости и молитвах, дабы он избежал порока. Очевидно она, не заметила в своих молитвах, что мальчик вырос. Одна из служанок пожаловалась ей, что юноша повадился залезать ночью в ее кровать. Возмущенная наветами служанки мать, уволила ее, а сама под покровом ночи пришла к сыну, чтобы убедиться в ее лжи.
«Мать все еще никак не могла допустить мысли, что сын ее имеет дурные намерения, и потому не сказала ему ни слова….И она оказалась настолько снисходительной и к тому же податливой, что гнев ее сменился наслаждением, которое было более, чем отвратительно, что она совсем забыла, что она мать. И подобно тому, как внезапно хлынувший поток, который сдерживался силой, рушит на своем пути все преграды и становится все стремительнее, так эта дама, долго сдерживая свою плоть, вдруг дала ей полную волю. Достаточно было сделать первый шаг, потом она не могла остановиться».
Едва грех был совершен, как ее стали одолевать угрызения совести. Но гордыня помешала ей пойти к исповеди и признаться в своем грехе.
Утром она приняла отправить сына на обучение к одному из своих дальних родственников.
В скором времени бывшая благочестивая вдова узнала, что он беременна, она тайно освободилась от бремени и отправила свою дочь к другим свои дальним родственникам, щедро обеспечив ее деньгами. А сама осталась разрываться в конфликте между гордостью и позором.
Надо сказать, что полк, в котором служил ее сын, перебазировался в тот город, в котором жила ее дочь. Волею судеб сын и дочь влюбились друг в друга, не зная, что они приходятся друг другу отцом и дочерью, братом и сестрой. Сын попросил благословения матери.
Между желанием запретить и уйти в монастырь, она наконец выбрала путь раскаяния. Она обратилась к исповеди и священник сказал ей, что если она столько лет молчала о свершенном грехе, то пусть молчит и дальше, и несет свое горе молча, молясь и прося у Всевышнего сил и терпения перенести эту непереносимую ситуацию, потому что дети ее ни в чем не виноваты, а виновата ее гордость и слепота.
В этой истории нет Эдиповых фантазий, здесь есть свершенный инцест, трагедия, которая развернулась лишь в душе матери. Все остальные «не ведают, что творят».
Надо сказать, что слепота и глухота, конечно же психические по своему содержанию, это обязательные спутники инцеста. Когда в семьях совершается инцест, члены семей часто как будто не видят и не слышат очевидного.
Тогда жертва инцеста (часто ребенок) как бы берет на себя ответственность за свершенное преступление, у него образуется нечто, вроде пост-травматической мегаломании: «Это я ответственен за то, что произошло», и одновременно идентификация с агрессором, такой субъект будет привязан к отношениям, в которых он будет либо искать насильника, либо становиться таковым по отношению к другим. Одновременно чувство «позора» или «стыда» будет сопровождать такого субъекта всю жизнь.
В анализе с такими пациентами важно установить безопасное пространство, закон, часто он бессознательно раскачивают терапию и терапевта, требуя особенного отношения: ласки и жестокости. Они часто говорят о несправедливости и ищут ее. Аналитику важно не закрывать глаза на страдания пациента, а слышать его.
В переносе такие пациенты чаще чувствуют психоаналитика либо как любимого соблазнителя – отца-Чудище, либо как критикующее и преследующее его, неотвратимое наказание Сверх-Я.
И третья история, эта всем известная повесть А. Пушкина «Метель».
Все знают ее сюжет. Барышня, одиноко живущая в поместье со своими родителями, чувствительная и начитавшаяся романов и мечтающая об идеальной любви, встречает молодого человека, совсем непригодного с точки зрения родителей для роли мужа их обожаемой единственной дочери. Они отказывают претенденту на руку невесты, и тогда молодые люди решают бежать, тайно пожениться и бросится к ногам родителей.
Однако на первый план повести выходит новая героиня – метель – которая подобно туману инцестуозности - заворачивает крутой сюжет, девушка в полуобморочном состоянии венчается с другим, молодым повесой-офицером, который очевидно, был пьян, тоже в своеобразном тумане, которго метель случайно забросила в церковь, где девушка в обмороке ждала не его, где никто не знал его в лицо, и который совершив обряд бакосочетания и услышав крик невесты: «Не он! Не он!» сбежал, ничего не прояснив.
Марья Гавриловна (девушка) вернулась к родителям в бреду, долго болела, потом грустила, то есть пребывала в горе. Молодой человек, первый претендент на руку невесты, погиб в отчаянии.
Но история продолжается. Офицер будучи раненным в военных действиях, проходит лечение неподалеку от тех мест, где он обвенчался с неизвестной девушкой. Марья Гавриловна и он явно испытывают друг к другу влечение, родители надеются на исцеление дочери и счастливый конц. Приходит время объясниться. Так они поверяют друг другу свои тайны, которая оказывается их общей тайной.
«Марья Гавриловна охнула и лишилась чувств». Так заканчивается эта прекрасная повесть.
Надо сказать, что гений Пушкина описал в этой повести один из фундаментальных инцестуозных фантазмов.
К девушке во сне приходит ее возлюбленный и оставляет ей дитя или какой-нибудь другой след любви. Это фундаментальный фантазм, который мы наблюдаем в литературе, живописи и религии.
В психозе он может выглядеть убежденность пациентов, что кто-то к ним приходит по ночам и что-то происходит как факт.
В неврозе это фантазии, подобные истории, описанные Пушкиным.
В пограничных состояниях – это инцестуозность, то есть инцест, имеющийся в наличии, но затрагивающий психику как неразрешенные запретные фантазии.
К примеру, если бы Марья Гавриловна вышла не вышла замуж за первого претендента, а вышла бы замуж за избранника родителей, подобно другой героине Пушкина Татьяне Лариной, то это была бы инцестуозность: выбор родителя – это как сам родитель, только разрешенный, как двоюродный брат вместо родного.
Или также часто мы видим браки не родственников, а свояков, в этом трудно разобраться, но это звучит примерно так: сестра вышла замуж за одного брата, а другая сестра за другого брата.
Инцеста нет, но инцестуозность как дыхание инцеста присутствует.
В психоанализе эквивалентом инцестуозного влечения является влечение к аналитику, брак с аналитиком невозможен, потому что он является прямой аналогией инцесту.
Вернемся к Марье Гавриловне. Если бы она никогда более не встретила своего мужа, и прожила до конца жизни в своем поместье, отметая всякий намек на эротические отношения и сексуальные влечения, то мы имели бы дело с инцестуальностью, и тогда не было такой прекрасной повести и было бы просто скучно.
В заключение я хотела бы опять вернуться к Полю-Клоду Ракамье и его концепции.
Сегодняшний доклад называется «применение в современном психоанализе». Я бы скорее сейчас сказала, что нам важно определить не применение, а место.
Концепция Ракамье проводит важный водораздел между неврозом, психозом и пограничными состояниями. Понятия инцестуальности и инцестуозности – это не просто понятия, это вещи, с которыми практикующие аналитики постоянно встречаются в своей работе.
Лично я понятие инцестуальности отнесла бы целиком и полностью к нарциссическим феноменам, разместив ее таким образом между неврозом и психозом.
Несмотря на то, что Ракамье и вправду не слишком загружает свой текст именами своих коллег, и я в своем докладе упомянула их даже больше, чем они есть в книге, могу сказать, что эта концепция точная и служит работающим терапевтам важным подспорьем в работе.
А истинное место этой концепции, я думаю, решит время.
