Сегодняшний доклад я хотела бы посвятить одной из современных концепций французского психоаналитика из Безансона, по своим взглядам являющегося объектником, как многие психоаналитики из Бретани, но объектником, если можно так сказать, с французским акцентом.
Поль-Клод Ракамье, психиатр, психоаналитик, был уже известен своими работами с психозами и книгами «Шизофреники», «Концептуальный кортеж», «Психоанализ в психиатрии, «Психоанализ без кушетки», когда в 90-х годах прошлого века он буквально потряс Францию, а затем Европу своей новой концепцией, в которой попытался прояснить важный вопрос: что же находится между неврозом и психозом, с каких еще точек зрения можно посмотреть на целый структурный пласт, который в психоанализе иногда называется «Пограничная организация», а иногда «Нарциссизм», если смотреть на них, например, с позиций организующих психику фантазмов.
Следом он издал две книги, одна из которых имеет очень сложное название «Le genie des originеs» (1992), которую можно перевести как «Прародитель», и затем «L’incest et l’incestuel» (1995) «Инцест и инцестуальное».
Эта концепция имела неоднозначный резонанс: некоторые приняли ее с восхищением, говоря, что она позволяет понять многие вещи в функционировании пациентов, которые прежде либо рассматривались в контескте Эдиповых констелляций как инцестуозные эдиповы желания, либо в контексте психоза как инцест, и такое лечение не приносило успеха, а порой просто оставались за кадром лечения.
Другие психоаналитики утверждали, и среди них были очень именитые авторы, что эта теория не психоаналитическая по своей природе, потому что книги написаны как беллетристика, что автор не опирается ни на какие научные источники и вводит понятия, которые не просто не существуют в психоанализе, но не существуют даже во французском языке. Надо сказать, что употребление неологизмов во французском языке, строгом и грамматически упорядоченном, почти преступление – психоз.
Интересно, что теперь, через несколько лет после смерти Ракамье во Франции концепцию инцестуозности почти не упоминают, среди заслуг Ракамье называют его работы по психозам, но надо сказать, что сама теория оказала очень сильное влияние на умы психоаналитиков и во многом современное психоаналитическое мышление связано именно с понятиями, введенными Ракамье. К примеру, такие часто употребляемые выражения о поколениях, как смешение поколений, разница поколений – берут начало из его концепций.
Немножко о терминологии. И это очень важно, прежде, чем приступить к описанию концепции. Дело в том, что концепция инцестуозности дошла до нашей страны, и естественно, что очень многие с ней уже знакомы, но из-за языковых различий мы не всегда правильно употребляем термины.
Итак:
Инцестуознозность – так мы в русском языке называем то, что Ракамье назвал и инцестуозностью, и инцестуальностью. То есть, два разных понятия объединены одним словом.
Инцестуозность по Ракамье – связана с инцестом, это влечение или желание, или фантазия, инцестные по свое природе.
Инцестуальность – это лишь атмосфера инцеста, когда в воздухе пахнет инцестом, но никакого инцеста нет.
Но поскольку в русском языке и на нашем психоаналитическом пространстве уже принято употреблять только одно понятие: инцестуозность – мы попробуем различать внутри него три уровня:
- когда речь идет об инцесте;
- когда речь идет об Эдиповых желаниях;
- и когда речь идет об инцестуальности, то есть слиянии в единое целое без каких бы то ни было различий по возрасту или полу.
В соответсвии с концепцией Ракамье инцестуозные желания как фантазии первосцены рассматриваются как невроз, а желание инцеста как свершенный акт как психоз. И тогда Ракамье предлагает новый пласт и новое понятие: l’incestuel – инцестуальное – и уподобляет его нарциссическому единству, то есть фантазму о слиянии, в котором отсутствует всякая энергия сексуальной природы, а присутствует только энергия самосохранения или энергия Я.
Итак, переходим собственно к концепции.
Ракамье в своей книге «Инцест и инцестуальное» начинает с того, что размышляет об инцесте. Он говорит о том, что писать и снимать кино об инцесте почему-то стало очень модно.
То есть, инцест на слуху, о нем говорят, пишут, с ним разбираются психотерапевты и психоаналитики, и как говорит Ракамье, в этом нет ничего хорошего, потому что на самом деле инцест – это не то, что следует воспевать, это скорее, то, что ужасает, пугает людей, подобно психозам.
Цитата: «Инцест не прекратил нас волновать. Он ужасает. Он зачаровывает. О нем молчат или же, напротив, делают его модным (и это еще один способ упрятать его…), он остается тем, что он есть: убийцей мысли, ликвидатором удовольствия».
К тому же, говорит Ракамье, не все, что связано с инцестом, является инцестом.
По отношению к инцесту инцестуальность – новое понятие и новый термин.
Цитата: «Это не какой-нибудь неисследованный уголок психопатологии, и не просто добавление к психоаналитической теории, это отдельный, специфический регистр с широкими горизонтами, с корнями, углубляющимися в семейные и людские секреты, с ответвлениями, которые вызывают изумление, и атмосферой, которую невозможно передать».
Далее автор задается вопросом, является ли инцест реализацией фантазма, как предполагают многие.
Цитата: «Напротив, он представляет собой конец фантазмам. Может быть, это можно назвать приобретением или сохранением чего-то ценного в семьях? Да нет, скорее потерями. Или это кульминационная точка сексуальности? Но нет ничего более анти-либидинального. Тесные связи инцеста не могут являться связями, несущими жизнь: они несут смерть».
Вред инцеста по Ракамье – это не только свершенный запретный половой акт. Это не просто то, что сделано, инцест пускает корни в самые недра психики и как бы простирается над семьями, как туман, заставляя нас не видеть то, что мы когда-то видели. Все силуэты становятся неясными, и в этой неясности нетрудно перепутать объекты.
Ракамье указывает на то, что этот туман и есть инцестуальность.
Цитата: «Таково поле инцестуальности, клинические последствия которой не заставят себя ждать и обязательно проявятся вне зависимости от того, что нам демонстрируют на поверхности».
Чтобы прояснить для нас особенности терминологии, автор приводит в пример историю Эдипа как свершенный сексуальный акт, историю Периандра (иногда его называют Приамом), соблазненного матерью с тем, чтобы именно он стал королем, и она оставалась при нем королевой, он описал как инцестуозность, то есть бессознательное кровосмесительное влечение.
История Эдипа - это трагедия инцеста, свершившегося в действительности и послужившая материалом для фантазма и собственно для Эдипова комплекса, в точности состыковавшись с фантазмом, сознательным и бессознательным, эдипова комплека.
Если в истории Эдипа никто не лгал, все участники пали жертвой трагических обстоятельств и ошибок, то в истории Периандра на первый план выходят ложь, обман, перверсия, использование и насилие.
Цитата: «Инцест выступает здесь как некий «хранитель - сыновей», (по аналогии с garde-robe, хранитель платьев). Все это заставляет нас думать о тех сыновьях, которые желают обладать своей матерью, словно она ждет от своего сына, что он придет сохранить ее в этом обладании».
Совсем по-другому выглядит инцестуальность.
Ракамье описывает инцестуальность на примере семей, с которыми он как психиатр работал в семейных консультациях.
Это семьи, в которых имеет место смешение поколений, нарушение границ и ролей. Как психоаналитики и психотерапевты мы довольно часто встречаемся с подобными примерами в материале пациентов.
Зачастую невозможно бывает понять, кто есть кто в этих семьях, кто мать, кто отец, кто дочь, кто супруга, о ком говорят как об умершем, скрывая за молчанием какой-то секрет или тайну, а об усопшем почему-то говорят как о живом, словно он по-прежнему присутствует рядом и даже журит или хвалит кого-то из членов семьи. В таких случаях на психоаналитика веет путаницей, тайной, отрицанием, всеобщим заговором и агрессией.
Интересно, что вопрос аналитика, уточняющий или проясняющий, большей частью вызывает агрессию и гнев за то, что он посмел вторгнуться в область, окутанную тайной.
За этим умолчанием часто кроются преступления «семейного масштаба»: разводы, измены, странные смерти, самоубийства, болезни, особенно психические, разорения, вражда, дележ имущества и т.д. «Тайны» или «секреты» как бы выводятся за рамки разрешенных семейных легенд и мифов, закапываются в погреба или прячутся на чердаки, а вместо них образуется «заговор молчания» или скорее, умолчания, потому что атмосфера недосказанного, невысказанного сохраняется и нависает над семьей.
Цитата: «Все эти люди словно купаются в атмосфере туманности, где странным образом перепутаны и перемешаны предки с потомками, и живые с мертвыми. Где проходит в таких семьях граница между обыденной и сексуальной жизнью? Существует ли она вообще? Но если нет границы между двумя столь важными осями жизни, то не будет и никаких связей между ними».
Примерами инцестуальности могут быть также часто встречаемые семьи, где один член семьи оттесняется другими.
К примеру, отец и дочь ведут совместный бизнес, мать становится на позицию ребенка, а дочь как будто бы занимает место матери, и если у такой семьи, психоаналитик вдруг спрашивает, есть ли спальня у матери и отца, или ездят ли они отдыхать отдельно от дочери, все трое смотрят на психоаналитика с возмущением, словно тот спросил о чем-то, выходящем за рамки приличий.
Такое смешение поколений, ролей и границ Ракамье предлагает представить как «смещение между двумя этажами одного дома, которые словно бы находятся в постоянной готовности съехать один на другой». Разделительные линии между поколениями стираются, словно разрушенные границы и таким образом становятся не более, чем формальностью.
Отец и дочь делают деньги, словно делают совместного ребенка, шепчутся и спорят о бизнесе, словно страстно влюбленные, а удел матери – это либо позиция асексуальной бабушки, у которой уже нет никаких других интересов, кроме как накормить и обиходить детей, или же участь ребенка, которого развлекают театрами и путешествиями на заработанные деньги.
Дух сексуальности как бы улетучивается из таких семей: не нужно выходить замуж, рожать детей, все уже сделано: есть бабушки, родители, дети – только, если можно так сказать, перевранные, искаженные и лишенные права иметь собственных детей.
Цитата: «Поколения становятся как бы взаимоисключающими и взаимодополняющими: семья полностью пропитывается этим обманчивым убеждением. И тогда это убеждение идет дальше: право первородства, запрет на инцест - теряют свою силу, свою важность, свою очевидность».
Примером инцестуальности из моей практики может быть история девушки, которая по ее словам «строила с отцом дом», а мать называла «Танюхой» (имя изменено, разумеется). Девушка недоумевала, почему родители иногда заводят с ней разговор о детях и внуках, будучи абсолютно убежденной, что ее участь – это обеспечивать вместе с отцом материальное благополучие семьи, а внуков может родить ее младшая сестра. При этом, в фантазиях пациентки муж сестры либо отсутствовал, либо также переводился в разряд недееспособных членов семьи: детей или бабушек.
Цитата: «Инцестуальное, это климат: климат, где веет ветер инцеста, но там, где никакого инцеста нет. Ветер веет над людьми; он дует между ними и в семьях. Повсюду, где он дует, он оставляет опустошения; он вливает по капле яд подозрений, молчания и секретов; он проряжает всходы, оставляя ростки, на вид обычные, но вырастающие ядовитыми сорняками».
Заканчивая вводную часть своей книги «Инцест и инцестуальное» Ракамье проводит для читателей окончательные разделительные линии между инцестом, инцестуозностью и инцестуальностью.
Инцест – это свершенный акт, он вытекает из сексуальных случаев свершившихся действий, причем эти действия не обязательно связаны с генитальностью, но всегда имеют сексуальный характер.
Инцестуозность вытекает из сексуальных желаний и фантазмов, которые направлены к инцестуозному объекту, то есть к объекту, который находится под запретом, вход на территорию которого запрещен.
В психоаналитическом контексте мы довольно часто встречаемся с инцестуозными желаниями и фантазиями, к примеру, отрицаемыми пациентами, но проявляющимися в их ассоциациях или снах. Хорошо известен пример такой фантазии у одной из пациенток Фрейда, которая хотела выйти замуж за деверя после смерти сестры.
Психоаналитикам также хорошо знаком инцестуозный трансфер, который выражается в том, что пациенты испытывают влечение к аналитику, прорывающееся в их снах, а иногда и в материале.
Этот трансфер можно также назвать эротизированным, но больше инцестуозным, потому что будучи эротизированным по своей сути такой трансфер все же имеет свои особенности: пациент знает, что отношения с психоаналитиком под запретом, но ищет способы и пути подкрепить свои фантазии: «Вы во сне взяли меня за руку», словно это произошло наяву. Или: «Сегодня вы смотрели на меня и говорили со мной по-другому».
И инцест, и инцестуозность по Ракамье связаны с генитальностью, то есть, с сексуальностью, не генитальной по своей природе, то есть, не эдиповой, но в которой так или иначе задействованы гениталии.
Инцестуальность же только звучит как генитальная, но никакой генитальности в ней нет. Фантазмы, живущие в инцестуальности, склонны к отреагированию – а значит, они как бы не фантазмы вовсе.
Цитата: «Инцестуальное все-таки квалифицируется как то, что в психической жизни отдельных индивидов и семей в целом носит отпечаток инцеста не – фантазмированного, чтобы не было необходимости включать его в качестве генитальных форм.
Мы можем заметить в инцестуальности такие яркие черты, как полное игнорирование по отношению к грезам, такие пациенты не мечтают, а делают, и даже сны, которые они видят, несут в себе отпечаток продолжения реальности; отсутствие аффекта нежности, вместо нежности мы часто слышим как будто бы ласкательные, а на самом деле уничижительные прозвища; огромный аппетит по отношению к вещам и делам; альянс с секретами, а зачастую и особенный триумф от владения секретом, ненависть ко всякому желанию; договор со смертью, словно никакая бабушка и никакой дедушка, поставленный на место ребенка, никогда не умрут, а вожделенная мать никогда не состарится.
Размышляя об инцесте и Эдипе, Ракамье приходит к очень простому выводу: «Инцест это не Эдип. И даже наоборот».
Линия запрета на инцест отделяет психоз от не-психоза.
Для того, чтобы показать нам, откуда берется инцестуальное, как оно уходит от психоза и почему не приходит к Эдипу, Ракамье вводит два новых в психоанализе понятия (за что, собственно его ругали тоже): нарциссическое соблазнение и Антэдип.
Надо сказать, что понятие нарциссическое соблазнение закрепилось в психоанализе довольно плотно, но его упоминают как «слова народные», редко ссылаясь на Ракамье, а вот понятие Антэдип оказалось настолько чуждым и непривычным уху психоаналитиков, что оно так и не закрепилось.
Тем не менее, расскажу об обоих.
Нарциссическое соблазнение
Ракамье начинает с того, с чего начинают все психоаналитики: с ребенка и матери.
Цитата: «Что касается ребенка, то едва появившись на свет, он нуждается в ее тепле и заботе, а мать, едва разрешившись от бремени, должна запустить в мир новое существо, которое едва успела идентифицировать. Из полного телесного пренанального единства приходит другая разновидность единения: нарцисическое соблазнение заимствует у него мотор и цемент. Мать и дитя начинают друг друга соблазнять. Они соблазняют друг друга таким образом, как если бы каждый из них забирал от другого часть, в которой он нуждается; более того они соблазняют друг друга, как они делали это до того, как встретиться, несмотря на разницу в их положении. Для двух этих существ столь несхожих между собой: для взрослой женщины и новорожденного, нарциссическое соблазнение будет единственным средством соединиться: это в некотором роде подвиг, в других условиях совершенно невозможный».
Более того, новорожденный как бы должен соблазнять свою мать, разочарованную тем, что он не столь чудесное существо, которое приходило к ней ей в мечтах или фантазиях будущей матери».
Ракамье описывает нарциссическое соблазнение как взаимное притяжение с целью объединения в одно целое, избегания тревог и нейтрализацию напряжений жизни, нацеленное на всемогущество и уравнивание.
Эдипова ситуация при этом отбрасывается в сторону как нарушающая баланс и устанавливающая соперничество, которое в свою очередь вызывает неудовольствие.
Поскольку Эдип несет в себе угрозы потери и кастрации, мать и дитя неустанно соблазняют друг друга, вступая в непрерывный энергетический обмен, абсолютно реципрокный по своей сути: «Ты мне нравишься, я тебе нравлюсь».
Цитата: «В каждом соблазнении есть два двигателя: сексуальность и нарциссизм. Нарциссическое соблазнение взаимно: мать соблазняет ребенка в той же мере, как он соблазняет ее».
Многие психоаналитики, критикуя Ракамье, утверждают, что не существует никакого другого соблазнения, кроме сексуального. Однако Ракамье, отвечая им, говорит, что находит непрямые, косвенные ссылки в других психоаналитических теориях, в том числе и у Фрейда, например во «Введении в нарциссизм», где он пишет о состоянии нирваны или в его теориях влечений, в частности в мифе об Андрогинах. Ракамье ссылается также на Ференци, который говорит о фундаментальных архаизмах в его работе «Таласса», на Балинта с его понятием первичной любви, о базовом единстве, которое описала Маргарет Литтл, об адгезивной идентификации Э. Бик и о фузиональных состояниях, которые описывали многие аналитики, среди которых Ракамье упоминает Э. Якобсон и Гарольда Сирля.
В нарциссическом соблазнении речь, конечно же, не идет о сексуальности, только о влечении самосохранения, то есть влечении Я. Основной задачей нарциссического соблазнения является взаимное создание эксклюзивных отношений и избегания мира и его тягот. Для метафоры нарциссического соблазнения Ракамье использует свой собственный термин, который он прежде использовал в своих работах по психозам: «Психотическая вселенная» и по аналогии с ним называет «Нарциссическая вселенная».
Интересно, что затем вслед за Ракамье этот удачный термин используют другие аналитики, в том числе Ж. Шассге-Смиржель в названии своей книги «Анальная вселенная».
Нарциссическое соблазнение по Ракамье – это процесс, который разворачивается между двумя партнерами, все более и более разрастаясь. Всякое приближение как бы призывает другого, потому что в любом соблазнении, как в нарциссическом, так и в сексуальном – есть постоянная потребность объединять. И чем больше мать и дитя притягиваются друг к другу, тем больше закрепляются друг в друге.
Вот как звучит сигнал нарциссической диады, посылаемый как друг другу, так и во внешний мир:
Цитата: «Вместе мы формируем бытие полностью уникальное, бесподобное, неразделимое и прекрасное. Вместе мы есть мир и никто другой не сможет нам понравиться. Вместе мы игнорируем горе, зависть, кастрацию…и Эдип…
Вот тема непреодолимого нарциссического соблазнения. Нужно быть вдвоем, чтобы его взрастить и вскормить. Нужно оставаться вдвоем, плотно примыкая в пространстве и в мыслях, спаянные сердцем и чувствами в одном Я».
Может ли пойти на убыль столь могучее единство? Могут ли в нем образовываться трещины и пробоины? Безусловно.
Для того, чтобы поддерживать постоянное устранение каких-либо различий, нужны новые притоки энергии и действие затратных защит, таких как расщепление и отрицание, которые приводят к постепенному ослаблению всемогущества, и тогда нужны новые средства для его подпитки.
Цитата: «Что касается цели, мы ее знаем: это цель некоего фантазма или скорее протофантазма об единении и всемогуществе».
Какие же силы могут заставить пойти нарциссическое единство на убыль? Прежде всего, это объектный мир, который настойчиво стучится в нарциссическую пару, чувственные и сексуальные возбуждения внутри пары, которые должны либо вырваться наружу, либо осуществить инцест.
Угроза сепарации постоянно висит над «мнимым всемогуществом». И тогда нужно сделать из частей, составляющих пару «tabula rasa», то есть, «чистую доску», лишенную всяких влечений к жизни. Например, лишить объекты : отца, мать, дочь или сына признаков пола, возраста и вообще всякой идентичности. Присутствие «третьего» нужно превратить в ничто, поскольку даже фантазии о присутствии отца в голове и в душе матери могут запустить сепарационные силы.
Еще одна угроза – это дуальность влечений. Даже притяжение имеет свою противоположность – отталкивание. «Вместе тесно, врозь скучно», этот простой принцип, тем не менее, постоянно действует в любой паре. Помимо этого в психике есть и другие мощные силы, оказывающие давление на нарциссическое всемогущество.
Во-первых, это силы, отвечающие за развитие: это именно они толкают к разделению, автономии и как следствие, к усилению нарциссического единства. Во-вторых, сексуальность, которая помимо воли толкает индивида к расхождению с его собственной субстанцией – и тогда происходит движение, которое Франсис Паш описала как анти-нарциссические силы, то есть нарциссическую депрессию. Два притяжения вступают в соперничество: нарциссизм и сексуальность.
Цитата: «Эти внутренние флуктуации устроены по образцу музыкальной композиции, различной и вариативной. Там поочередно берут верх то нарциссическое соблазнение, то движения влечений. Иногда там устанавливается компромисс».
Пример такого компромисса дала Кляйнианская школа, описав фантазм «отца или пениса отца, включенного в тело матери». Поэтому Ракамье предлагает нам не верить, когда пациент рассказывает нам, что он вообще не знает своего отца. Гораздо правильнее предположить, что мы знаем все, или вернее, наша психика знает все.
Приведу небольшой пример.
Одна пациентка рассказывала, что никогда не видела своего отца, не знает и даже не представляет, как он выглядит. Родственники никогда не упоминали о нем, словно его никогда не было на свете, а мать утверждала, что все черты пациентки – это ее черты или же черты родственников по материнской линии. Сама пациентка никогда не интересовалась отцом, поскольку чувствовала, что ее вопросы будут неприятны матери.
Однако в многочисленных снах и ассоциациаях, где так или иначе появлялись образы мужчин, их объединяла одна деталь: они все носили очки. Очки означали для этой пациентки угрозу: «слишком умный, опасный».
«Опасный, потому что мог разделить вас с матерью?» - таков был вопрос аналитика.
Ответом на этот вопрос было неизвестно откуда взявшееся воспоминание, что отец-ученый, уехал за рубеж в годы застоя, и мать и родственники боялись, что связи с таким отцом повредят им, поэтому все его признаки, кроме очков, были стерты с лица земли.
Самый большой страх пациентки, с которым она обратилась к аналитику, был страх выделиться, показать себя другой в среде родственников матери, быть «не ко двору», для этого ей нужно было быть проще, глупее, не заканчивать институтов, не получать дипломов. В этом «не быть такой, как» укадывался неясный силуэт третьего.
Не углубляясь далее в этот небольшой случай, скажу от себя, что нарциссические отношения обычно не заканчиваются, поскольку один из участников диады делает все для того, чтобы преумножить силы притяжения: попросту говоря, мать этого не переносит. И тогда на выручку приходят психоз, нарциссическая депрессия без горя, психосоматические заболевания.
Здесь Ракамье упоминает теорию одного из своих коллег, психоаналитика-объектника Д. Анзье с его концепцией «Кожа-Я», описывая кожу нарциссичекой диады как единый конверт, где любая инакость будет приводить к прорехам в кожном мешке. Удивительно, говорит Ракамье, но психоз, депрессия и психосоматика призваны психикой, чтобы разделять, и одна из задач психоаналитической работы есть признание пациентом того факта, что в «безумии вдвоем», безумен другой. Нарциссисческое кредо по Ракамье звучит так: «Вместе мы самодостаточны, и не нуждаемся ни в ком, вместе мы спаяны, мы превосходим всех и вся, если ты меня оставишь, я умру».
«Эти три термина поднимают три фантазма: соучастие в самодостаточности; всемогущество в единстве, и смерть при дифференциациях; все это есть базис любых сильно спаянных нарциссических отношений. В глубине любой нарциссической бесконечности лежит угроза смерти».
